Всплеснул руками, сдаваясь, одноглазый. – Камни Ханумана! Да, я снова этим занялся. У тебя что – со слухом плохо, или зрение слабеет? Не видишь, какие нынче цены в столице? Пошлину дерут больше, чем вся стоимость товара. Контрабандист может купаться в золоте, если выживет.

– Слушай, а партнер тебе, случайно, не нужен? – задумчиво спросил Конан.

Ордо замялся.

– Знаешь, здесь ведь не как в Султанапуре. Все вино и весь шелк, что поступают в страну, минуя таможню, поставляет одна группа.

– Как, одна во всей Немедии? – изумившись, спросил Конан.

– Да. Уже больше двух лет, насколько мне известно. Сам-то я здесь всего только год. Легче отнять у нищего последний медяк, чем заставить их принять нового человека или даже хотя бы рассказать ему об этом деле. Я получаю указания от человека, который получает их от кого-то другого, которого я и в глаза не видел, – а тот, наверное, от кого-нибудь еще. Я конечно, попытаюсь…

Но ты особенно на это не надейся. – Да не может такого быть, возразил ему Конан. – Ты же ведь работаешь с ними, хотя и был здесь чуть больше года. Ордо потер нос пальцем и усмехнулся. – Ну, я – это особый случай. Я был в Хоте. Сидел в таверне в Норхемише. Прошел слух, что я…

Ну, в общем, это не имеет значения. Так оказалось, что Хассан, который работает на этих людей в Хоте, узнал, что я задаю вопросы. Он слышал о Красном Ястребе был без ума от ее подвигов. Узнав, что я работал вместе с ней, он предложил мне работу в Бельверусе. У меня тогда живот к хребтине присыхал, уже ремень свой варить собирался. Я согласился. Если бы Хассан был здесь, я бы мигом провернул это дело. Он остался там, в Хоте.

– Странно, – удивился Конан, – отчего же тогда он не оставил тебя там, вместе с собой? Раз вы оба с ним поклонники Красного Ястреба. Ну ладно, черт с этим. Сделай, что сможешь. До встречи.

– Попытаюсь, – Ордо прищурился на солнце, уже клонившееся к вечеру. – Мне пора идти. Дела. Я бы предложил тебе пройтись вместе со мной, но эти люди… Они не очень хорошо смотрят на тех, кто им не знаком.

– Не беспокойся, у нас полно времени, чтобы еще поговорить.

– Ты прав. Встречаемся у Бодливого Быка, что на улице Сожалений. Это чуть ближе к центру, чем Врата Ада. – Он засмеялся и хлопнул Конана по плечу. – Приходи после заката. Гульнем так, что весь город вздрогнет.

– Да уж, перевернем его вверх дном, – устало согласился киммериец.

Он сунул обернутый меч под мышку, повернулся и остановился. Богато украшенные носилки с пурпурными занавесями стояли в десятке метров от него. Вокруг них образовался почтительный кружок из прохожих. Но не золоченые носилки привлекали Конана, он уже много таких видел на улицах, – нет, его насторожило то, что занавесь в них была задернута именно в тот момент, когда он обернулся. Конан мельком увидел женское лицо, скрытое вуалью так, что видны были только глаза. Киммериец готов был поклясться, что эти глаза смотрели прямо на него. Не просто смотрели. Пылали. Неожиданно передняя занавесь дернулась и носильщики – очевидно, получив приказ – быстрым шагом понесли носилки прочь.

Конан проводил их взглядом. Что-то с ним не в порядке. Все время что-то мерещится. Кроме Ордо, у него не было знакомых в Бельверусе.

Прижав к себе сверток, Конан двинулся, чтобы убить время до новой встречи с Ордо. Пока что можно заняться изучением города, в котором Конан намеревался добиться успеха.

Улица Сожаления находилась прямо перед Вратами Ада. Эта улица собрала всех тех неудачников, которые изо всех сил цеплялись за привычную жизнь, не желая переселяться отсюда в трущобы. Они горбили спины в тяжелой работе и знали, что если даже им самим и удастся остаться на плаву, то их детям наверняка такой удачи не выпадет. Кое-кто из них сумел выползти из района Врат Ада. Уйдя с Аллеи рваных цепей, они остановились здесь, боясь непонятного им города. Им было наплевать на ту вонь, которую приносил сюда с собой южный ветер. Тот, кто по-настоящему порвал с Вратами Ада, не задерживался на улице Сожалений. Ни на день, ни на час. Но таких было очень мало.

Живущие на этой улице пытались забыть о том, что ждет их за следующим поворотом судьбы, забыть кошмары давно минувших дней. Жизнь здесь напоминала один большой бессмысленный карнавал. На каждом углу уличные музыканты с лютнями и ситарами визгливой музыкой заглушали хохот, заполнявший все уличное пространство. В воздухе носились пьяные смешки, плотоядное гоготанье, истерическое хихиканье, вымученный смех.

Жонглеры с мячами и кольцами, булавами и сверкающими ножами состязались в своем искусстве перед полуобнаженными красотками, которые заполняли улицу, сверкая начищенной бронзой браслетов и застежек сандалий и выставляя товар, как говорится, лицом. Самые зазывные их жесты и самые откровенные движения предназначались богато одетым городским зевакам, узнававшим, раззявив рты, о «глубинах разложения, возможных только в трущобах Врат Ада». Они были видны, как на ладони. И над всем этим царил Смех.

Бодливый Бык был заведением подстать этой улице. На возвышении в одном конце просторной комнаты, пропахшей стоялым вином, три пышных танцовщицы в ярко-желтых шелках бешено вращали бедрами под сибаритскую музыку. На них почти никто не глядел. Толстый коринфиец оглаживал медноволосую шлюху, на лице которой застыла натянутая улыбка, и словно бы пытался определить на ощупь ее цену.

Еще одна проститутка с волосами немыслимо красного цвета оглядела мощные плечи Конана и как бы невзначай поправила сбрую, вздымавшую ее пышную грудь. Она облизнула губы и качнулась в сторону киммерийца, но Конан отрицательно покачал головой. Он еще не видел в толпе Ордо. Потом, когда тот придет, и наступит время для женщин.

Одна из присутствовавших женщин сильно отличалась от других. Она сидела в одиночестве у стены, на столе перед нею стоял нетронутый кубок вина. Похоже, она была единственной, кого интересовал танец.

Ее черные как ночь локоны вились ниже плеч. Большие умные глаза, полные губы – она затмевала красоту любой «труженицы ночи». Она явно не была проституткой. Ее платье, скрывавшее все тело, было явно не в стиле улицы Сожалений. Но не хватало ему и богатой вышивки, так любимой женщинами городской элиты, которых, бывало, тянуло сюда попотеть под каким-нибудь убийцей. Или под кем-нибудь еще пострашнее.

Нет, напомнил себе Конан, женщины – после. Переложив сверток с мечом в другую руку, Конан огляделся в поисках свободного места. Костлявая рука, которая принадлежала, казалось, куче тряпья, а не человеку, ухватила его за рукав.

Слабый, сиплый голос произнес:

– Эй, киммериец, куда ты несешь это убийственное орудие?

Волосы на затылке Конана зашевелились. На месте глаз у этого старика, слишком высохшего, чтобы иметь морщины, была грязная повязка. Да хоть бы и были у него глаза – как он узнал, что в плаще у Конана находится тот самый меч, и откуда сам Конан родом?

– Что ты знаешь обо мне, старик? – потребовал он. – И откуда ты все узнал – ведь у тебя же нет глаз?